Николай Козырев: через тернии к звездам
                                                                                            

Лина Дорн
Нет покоя и посмертно изгою советской официальной науки, создателю дерзкой теории времени астрофизику Николаю Козыреву. Он вынес сталин­ские лагеря, ожидание расстрела, лавину газетных измышлений. Нынче угодил в свои среди чужих – стал прикрытием околонаучной тусовки, паразитирующей на его имени. Множатся сенсации на потребу публике: машина времени от Козырева… телескопы с закрытой крышкой… «лучи Козырева»… «зеркала Козырева»… Когда-то в разгар чудовищной травли его сбитый с толку старший сын воскликнул: «Он опозорил наше имя!» На что коллега опального ученого ответил: «Позволь, а кто это имя создал?!»


Кило сушеных логарифмов

Они были молоды, талантливы и беззаботно счастливы – питомцы Ленинградского университета, пришедшие в конце 20-х годов прошлого века работать в Пулковскую обсерваторию – Николай Козырев, Виктор Амбарцумян и Дмитрий Еропкин. Мир принадлежал им в прямом смысле слова. В журнале «Мироведение», который издавало РОЛМ – Русское общество любителей мироведения, каждый из неразлучной троицы публиковал самые безумные идеи. Свой первый доклад там школьник Коля Козырев сделал еще в 15 лет, и авторы известных научных трудов дискутировали на тему, предложенную юным дарованием. Любые предположения – от наличия растительности на Луне до одухотворения Земли космосом – рассматривались без предубеждений. Жизнь природы воспринималась как оркестр, в котором первую скрипку играет астрономия.
Общество прихлопнули в 1930-м. Во время традиционных чаепитий в беседах фигурировало не только небо, прорывались и нелицеприятные высказывания по поводу земных дел. К несчастью, ученый секретарь РОЛМ вел дневник, куда пунктуально записывал все, что происходило в этих стенах – дневник попал в руки сотрудников ГПУ. Пошли аресты.
Сегодня ясно, что ликвидация Общества мироведов входила в общую прелюдию к безумным процессам тридцатых годов. Но тогда никому в Пулковской обсерватории не дано было знать, что прозвенел один из первых грозных звонков. И каждый из дружной троицы – Дмитрий Еропкин, который будет расстрелян в 37-м, и Виктор Амбарцумян, который избежит шквала репрессий и станет светилом советской астрофизики, и Николай Козырев, которого ждал ад почище Дантова, – продолжали работать, а в свободное время – отрываться, за что все трое прослыли «хулиганами».
Прохожие в пальто офигевали, глядя на молодых людей, открывших сезон купания в Неве в день весеннего равноден­ствия. Продавцы в магазинах застывали столбом от требования взвесить кило сушеных логарифмов. Начальство морщилось, принимая ернические рапорты. Администрация платила конфликтами на бытовом уровне, но с результатами их работы вынуждена была считаться: «хулиганы» выделялись незаурядными способностями и начало научной карьеры каждого было многообещающим.
Публикации Николая Козырева скоро стали научным событием в мире. В 1934 году в Monthly Notices – ежемесячнике Королевского астрономического общества (Великобритания) он опубликовал исследование о лучевом равновесии протяженных фотосфер звезд. В том же номере была опубликована и поступившая в редакцию на полгода позже статья будущего нобелевского лауреата С. Чандрасекара на аналогичную тему. Теория приобрела имя Козырева-Чандрасекара.
Однако как раз в это время Козырев вместе с Еропкиным получил нежданную подножку. Умер академик А. Белопольский – ученый, который фактически основал в России астрофизику, их покровитель, прикрывавший своих учеников от произвола администрации. Оба оказались в полной власти директора Пулковской обсерватории Б. Герасимовича. Профессор Герасимович был известным ученым, но Козырева и Еропкина невзлюбил – и уволил. Формальный повод – во время командировки в Таджикистан для наблюдений зодиакального света они дополнительно по просьбе властей республики выполнили важную серию исследований, за что получили «вторые деньги». Молодых ученых затянула волокита судебных тяжб.
Как ничтожно выглядели эти дрязги в сравнении с ежедневными наблюдениями за Солнцем – Козырев вплотную подступился к загадке солнечных пятен. И как никчемны были амбиции Герасимовича-директора перед катком репрессий, что незримо уже завис над головами всех пулковских ученых. (Герасимовича арестовали в 37-м в поезде – он возвращался из Москвы после заседания президиума Академии наук – и через несколько месяцев расстреляли.)
Но пока жизнь шла своим чередом. Хотя суд постановил, что незаконных действий со стороны Козырева и Еропкина не установлено, директор вычеркнул Козырева из состава пулковской экспедиции, которая была для него очень важна. Экспедиция отправлялась в район полного солнечного затмения – эпохальное для астрономов событие должно было состояться 19 июня 1936 года. Настырный ученый все же попал в район наблюдения затмения Cолнца в качестве научного сотрудника Астрономической обсерватории ЛГУ, но нервы ему потрепали крепко.
Так что Козырев не слишком и удивился, когда 6 ноября того же года прямо на балу в честь девятнадцатой годовщины Октября, проходившем в Доме архитектора, в роскошном Юсуповском дворце, к нему подошли двое с невыразительными лицами и предложили «пройти». Николай был не один. «А как же дама? Я должен ее проводить домой», – сказал он. «Даму проводят», – зловеще ответили ему.

А звездочеты все падали и падали
Обвинение Козыреву звучало фантастично – «участие в фашистской троцкистско-зиновьевской террористической организации, возникшей в 1932 году по инициативе германских разведывательных органов и ставившей своей целью свержение Советской власти и установление на территории СССР фашистской диктатуры». Под эту стандартную формулировку были подведены судьбы свыше ста ленинградских ученых, арестованных в конце 36-го – начале 37-го.
Организатором «террористической организации» был объявлен директор Ленинградского астрономического ин­ститута Борис Нумеров – его взяли одним из первых и расстреляли. Ходил слух, что донос на Нумерова накатал его аспирант, проваливший экзамен. Но эта подстава если и была, то почти ничего не определяла – участь крупного ученого с мировым именем и его коллег была решена заранее.
Атмосферу тех лет отлично передает история, рассказанная историком Радзинским в его книге «Сталин»:
«Глубокой ночью в Московский планетарий позвонили с Ближней дачи. Там шло полуночное застолье у хозяина, во время которого товарищи Молотов и Каганович поспорили. Молотов утверждал, что звезда над дачей – это Орион, Каганович назвал ее Кассиопеей. Хозяин велел позвонить в Планетарий.
К сожалению, бодрствовавший директор Планетария был не астрономом, но офицером НКВД (директора-астронома давно арестовали). Он попросил немного времени, чтобы узнать о звезде у оставшихся астрономов. Чтобы не обсуждать по телефону столь ответственный вопрос, директор велел немедленно привезти в Планетарий известного астронома А. Но с ним получился конфуз. Он был другом недавно арестованного ленинградского астронома Нумерова и поэтому по ночам теперь не спал – ждал. И когда за окном услышал звук подъехавшей машины, понял – конец. Потом в дверь позвонили – страшно, требовательно позвонили... Он пошел открывать и умер на пороге от разрыва сердца.
Пришлось отправлять машину ко второй оставшейся знаменитости. Астроном Б. тоже был ближайшим другом того же Нумерова... И когда в его дверь позвонили, он уже принял решение и, oткрыв окно, полетел к любимым звездам. Правда, не вверх, а вниз...
Только в пять утра, потеряв к тому времени еще одного астронома (зарезался), директор узнал название звезды и позвонил на дачу:
– Передайте товарищам Молотову и Кагановичу...
– Некому передавать – все спать давно уехали, – ответил дежурный».
В общем, сфабрикованное «дело Нумерова» ушло в чрево ненасытной карательной машины. «Пулковское дело» стало его составной частью.
Николай Козырев – единственный выживший из ученых Пулковской обсерватории, попавших в лагеря. Он называл это провидением. Но правда и то, что в самых невыносимых условиях существования его мозг напряженно работал, и это спасало. Еще до ареста его захватила идея о неядерных источниках энергии звезд, теперь он обдумывал и развивал эту идею, и все реалии жуткого быта на какое-то время переставали существовать.
Первый приговор был десять лет – по тем временам максимальный срок, дальше только расстрел. Его отправили в Орловскую область. Здесь, в знаменитой зверствами Дмитровской тюрьме, «троцкиста» содержали в одиночке, но он надолго сбегал из нечеловеческих условий существования к своим звездам. Память у него была феноменальная, знания – обширные, ход рассуждений он цепко удерживал в уме, не позволяя себе сбиться с направления мысли ни при каких внешних обстоятельствах.
Но однажды он зашел в тупик. Ему требовались точные конкретные характеристики звезд – без этих данных невозможно было двигаться дальше. Получить их было неоткуда. Стены одиночки сдвинулись тесней. Звезды, всегда доступные внутреннему зрению, умчали в необозримую высоту. «Господи, – неожиданно для себя истово взмолился он, – помоги мне!»
Дальнейшее выглядит неправдоподобно, но так было. По расписанию пришли сменить ему книгу. Тоже своего рода пытка: раз за разом приносили Демьяна Бедного – рифмованную стряпню убогого пролетарского поэта. И вдруг ему небрежно швыряют знакомый том: пулковский «Курс астрофизики». Как он оказался в руках надзирателя? Откуда вообще попал в тюремную библиотеку? Козырев лихорадочно перелистал страницы – нашел! Бумага и карандаш заключенным не полагались. Не тратя ни минуты, он стал сосредоточенно запоминать главу за главой. Обычно книгу приносили на неделю, но наивно было бы рассчитывать на двойное везение, следовало срочно выудить побольше информации. Как в воду глядел – явился сам начальник тюрьмы с обходом, моментально среагировал: «Вы ведь астроном? Отобрать книгу!» Однако главное было сделано: Козырев запасся нужными знаниями, работа продолжилась.
Этот эпизод попал в солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» – два бывших зэка познакомились позже, на свободе. Им было о чем поговорить.
Перед освобождением следователь среди стандартных вопросов вдруг спросил Козырева, верит ли он в бога. Зная, что ответ ничем хорошим окончиться не может, астрофизик обреченно произнес: «Да». Пронесло. Оказалось, что вопрос был задан для проверки искренности и на новый срок не тянул.

Индуктивный осел

Воодушевленный мистической поддер­жкой свыше, увлеченный развитием идеи, он и не заметил, что задумчиво ходит из угла в угол. Ходить запрещалось – его отправили в карцер. Пять суток раздетый, в одном белье, без обуви, в неотапливаемом ледяном колодце. Еда – кружка кипятка. Сон – скорчившись на табурете, больше негде. Если бы не работа мысли – не выжить.
Пять изуверских безразмерных суток прошли, но выпускать его не торопились. Строптивый зэк почему-то не загнулся, а должен был. Стоило ему заявить, что он свое отсидел, как за бунт его оставили бы в карцере, и тогда – конец. Он знал это и отмучился на жутком табурете, не протестуя, еще сутки. И тогда его вновь перевели в благословенную вонючую одиночку.
Дмитровская тюрьма, откуда ежедневно десятками вывозились трупы, оказалась цветочками. Ягодки ждали в Норильских лагерях. На общих работах и в быте бок о бок с уголовниками проникновение в тайну звезд шло урывками. Но специалист – он и на зоне специалист. Через полтора года его послали геодезистом на мерзлотную станцию, там он дослужился до должности ее начальника. Карьеру сделал благодаря проявившемуся феномену – поразительной нечувствительности рук к холоду. На сорокаградусном морозе, да при ледяном ветре, он монтировал провода без рукавиц, голыми руками – перевыполнял план на сотни процентов. Передовика двинули на повышение, он был расконвоирован. Как вдруг в 41-м там же, в неволе, новый арест. «За проведение враждебной контрреволюционной агитации среди заключенных». Приговор прозвучал кратко: расстрел.
Пункты обвинения были до дикости серьезны. Во-первых, подсудимый – сторонник расширяющейся Вселенной. Во-вторых, считает Гумилева и Есенина хорошими поэтами, в то время как Дунаевского – плохим композитором. Кроме того, заявил – это слышали многие в бараке – что бытие не всегда определяет сознание. И – полная крамола: не согласен с высказыванием Энгельса о том, что «Ньютон – индуктивный осел». Автор доноса проявился в последнем пункте: был на мерзлотной станции некий бухгалтеришка, все напрашивался на интеллектуальные беседы с астрофизиком, как-то подбросил вопрос про Энгельса. Зона плодила провокаторов.
Состоялся суд, и среди вопросов главный: «Значит, вы не согласны с высказыванием Энгельса о Ньютоне?» Козырев ответил: «Я не читал Энгельса, но знаю, что Ньютон – величайший из ученых». Подобное кощунство искоренялось лишь расстрелом.
Ему повезло, что отбывал он наказание в дальнем лагере – не так-то просто было добраться туда расстрельной команде. Дни шли. На пустынном горизонте вот-вот должна была обозначиться приближающаяся точка, которая означала конец всему. Тянувший срок вместе с Козыревым Лев Гумилев – сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева, будущий автор нашумевшей теории этногенеза, брал его ладонь, всматривался в линии и уверял: не расстреляют. Действительно, приговор заменили новым сроком в те же 10 лет.
На этом везение не закончилось. Как-то он получил весточку с воли – посылку от родных. Это было невероятно, невозможно, немыслимо. Еще когда из Дмитровской тюрьмы его отправили в лагерь и стало известно, что направление – Норильск, Козырев кинул под колеса поезда кое-как нацарапанную записку с ленинградским адресом. Так швыряют в безбрежное пространство океана бутылку с призывом о помощи потерпевшие кораблекрушение – наудачу. Кто нашел эту записку? Кому в тяжелые военные годы достало души озаботиться судьбой какого-то зэка? Через сколько рук она прошла, через сколько городов, железнодорожных станций? Как не затерялась в океане людского горя? Не затерялась. Сберегли. Нашли адресата.
Так о судьбе Козырева узнали коллеги, друзья. В августе 1944-го академик Г. А. Шайн направил на имя наркома внутренних дел СССР ходатайство об освобождении из заключения известного талантливого астрофизика Козырева Николая Александровича. Сорок четвертый – не тридцать шестой, война шла к концу, нужны были специалисты для восстановления разрушенных немцами центров астрономической науки, чем Шайн и мотивировал свое заявление. Под характеристикой Козырева с перечислением его научных заслуг подписались те, к чьему мнению прислушивались. Среди них – ставший членом-корреспондентом АН СССР, друг юности В. А. Амбарцумян. В 46-м Козырева освободили «условно-досрочно».
Был декабрь, когда он вышел на волю. А уже в марте (!) блестяще защитил докторскую диссертацию под названием «Источники звездной энергии и теории внутреннего строения звезд». В диссертации Козырев доказывал, что источником звездной энергии являются не термоядерные реакции. Звезда не реактор, а, скорее, машина, которая перерабатывает какой-то иной вид энергии, а не создает ее.
В будущем он откроет, что это за загадочный новый вид энергии. Капитальный труд, выношенный в застенке, стал основой для его последующих исследований в области, объединяющей астрономию, физику, философию. Но гипотеза эта настолько опередит время, что старший сын Козырева, Александр, отречется от отца с воплем: «Он опозорил наше имя!»

Удавиться что за теория!

Таинственная звездная – не ядерного происхождения энергия, исследовать которую Козырев начал в своей диссертации, не давала ученому покоя. Ведь что получается? Согласно второму закону термодинамики, нагретые тела остывают и отдают свое тепло более холодным, в результате чего температура всех тел постепенно выравнивается. Это называется повышением энтропии. Если мы применим второй закон термодинамики к космосу – это означает, что неизбежна тепловая смерть Вселенной. Так вот – Козырев был категорически против.
«Ну а чем вам не нравится статистическое толкование энтропии?» – выпытывал у него во время прогулок молодой физик Павел Зныкин.
«Козырев смеется:
– Тем, что из-за него Людвиг Больцман повесился!
– Что, правда?!
– Да. И сын Циолковского – тоже. Они оба как задумались над безысходной тепловой смертью Вселенной, так и удавились. А Циолковский потом целую космическую философию создал – как будто сыну хотел доказать, что Вселенная бессмертна… Вы не читали его «Монизм Вселенной»? Найдите и прочтите».
В 1958 году в Москве проходила Х Генеральная ассамблея МАС – Международного астрономического союза. Профессор Козырев был членом МАС, делегатом съезда. К этому событию он и приурочил опубликование своей новой теории. Небольшая книга в рота­принтном издании в количестве всего 400 экземпляров называлась «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении».
Речь в ней шла о создании новой механики, основанной не на равенстве действия и противодействия, то есть не на симметрии взаимодействующих сил, а на асимметрии и необратимости причин и следствий. Связь между ними устанавливается последовательностью во времени, его направленностью. Причем физическое время выступает в качестве «движущей силы» или носителя энергии.
Наряду с пересмотром законов механики автор ставил вопрос и о пересмотре мировых законов термодинамики. Никаких признаков тепловой и радиоактивной смерти Вселенной – нет. Космические тела непрерывно омолаживаются. Следовательно, «в природе существуют постоянно действующие причины, препятствующие возрастанию энтропии». Это физическое время, которое «в силу своей направленности может совершать работу и производить энергию». Так проясняется тайна «неядерного источника».
Теория была, безусловно, спорной. Претендующая на новый взгляд с новых позиций, она и не могла быть доработанной в одночасье – ее автору не хватило для этого всей жизни. Но вместо серьезного научного спора она вызвала взрыв страстей иного характера. Медвежью услугу оказали восторженные популяризаторы идеи, вознесшие ее в газетных статьях и исказившие смысл. Даже ничего не смыслившая в физике Мариэтта Шагинян, отложив на время биографию Ленина, накатала радостную статью «Время с большой буквы», содержавшую утверждения, от которых у ученых волосы встали дыбом. Последовал властный окрик: в газете «Правда» – официальном рупоре ЦК КПСС – было опубликовано гневное письмо, подписанное тремя известными академиками, «О легкомысленной погоне за научными сенсациями». «Правда» дала отмашку организованной кампании против Козырева и его теории. Спешно созданная комиссия Академии наук заданно нашла в ней лишь изъяны. В стиле тех лет появился уничижительный термин «козыревщина».
А Козырев работал. В тех ли еще условиях ему приходилось трудиться! Он верил в свою теорию и искал ей подтверждения. В родном Питере работать не давали – и он уехал в Крымскую обсерваторию. Ему нужны были наблюдения за небесными телами. Если смерти в космосе нет – то, значит, и мертвых звезд или планет не существует. Значит, даже на самых извест­ных космических «трупах» должны происходить какие-то процессы. Взять, например, Луну. Все тогда считали, что Луна закончила свою эволюцию и светит лишь отраженным солнечным светом.
Но Козырев думал иначе. Параллельно с наблюдениями он прочитал сообщение американского астронома Д. Олтера, в котором сообщалось о появлении дымки над лунным кратером Альфонс. 3 ноября 1958 года, направив спектрограф на упомянутый американцем кратер, Козырев получил спектрограмму, свидетельствующую о выбросе газа из центральной горки кратера. Луна таки жива! На ней вулканы извергаются!
Он опубликовал свой сенсационный вывод, сопроводив его уникальной спектрограммой, в американском журнале Sky & Telescope. И – последовал новый удар, на этот раз со стороны американцев. Г. Юри и Д. Койпер, убежденные, что лунные кратеры – никакие не кратеры, а лишь следы от бомбардировки Луны метеоритами, публично обвинили русского ученого в подделке спектрограммы.
А через одиннадцать лет пришло подтверждение открытия Козырева: в 1969 году произошла высадка американцев на поверхность Луны, корабль «Аполлон-11» доставил на Землю лунные грунты – они состояли из пород вулканического происхождения.
Устыдившись, американцы первыми же и восстановили справедливость. Международная академия астронавтики наградила профессора Н. А. Козырева именной золотой медалью с вкрапленными семью алмазами, изображающими ковш Большой Медведицы – «За замечательные телескопические и спектральные наблюдения люминесцентных явлений на Луне, показывающие, что Луна все еще остается активной планетой, и стимулирующие развитие люминесцентных исследований в мировом масштабе». Только два советских гражданина удостоились такой награды – Гагарин и Козырев.
Однако это мало повлияло на отношение к нему на родине. Когда в 1979 году американские космические аппараты «Вояджер-1» и «Вояджер-2» при пролете сквозь систему Юпитера зарегистрировали на спутнике Ио восемь действующих вулканов, это стало новым подтверждением его предсказания о распространенности планетного вулканизма. Но никто даже не вспомнил о провидце. В том же году он был уволен из Пулковской обсерватории «по сокращению штатов».
Не могла научная элита простить ему крамолы, особенно выраженной в постулате о мгновенной передаче информации «через физические свойства времени».

У времени в плену

Теперь и не узнать, кому первому в научных кругах пришла в голову забавная игра слов: во время выборов в Академию наук кандидаты делились на два лагеря: те, у кого шансов нет – «шансонетки», и те, кто проходил – «проходимцы». Николай Александрович Козырев к Академии и не подступался, он изначально был из ряда «шансонеток». Значительная часть академических «проходимцев» его на дух не переносили: слишком нетривиальными, раздражающими традиционное мышление были его идеи.
«Время во Вселенной не распространяется, а повсюду появляется сразу. На ось времени вся Вселенная проецируется одной точкой. Нам представляется, что такая возможность мгновенной передачи информации через время не должна противоречить теории относительности. Возможность связи через время, вероятно, может объяснить и ряд загадочных явлений психики человека. Быть может, инстинктивные знания получаются именно таким путем. Весьма вероятно, что этим же путем осуществляются и явления телепатии, то есть передача мыслей на расстояние». Это Козырев заявил в 1971 году.
И еще: «При малой плотности время с трудом воздействует на материальные системы. Возможно, что наше психологическое ощущение пустого или содержательного времени имеет не только субъективную природу, но имеет и объективную физическую основу».
«Проходимцы» крутили пальцем у виска. А молодые ученые толпами набивались в залы обсерваторий, где Козырев показывал свои опыты. Точней, творил настоящие чудеса. Он наводил телескоп не на звезду, а рядом с ней, на пустое место в небе – и приборы реагировали так, будто на этом месте тоже есть звезда.
«Из-за конечной скорости распространения света мы всегда видим звезду в прошлом, – объяснял Козырев, – пока свет от нее дойдет до Земли, звезда успевает сместиться в сторону. Сейчас телескоп направлен в ту точку, куда эта звезда уже должна была передвинуться, но для наших глаз пока остается невидимой. Только приборы, регистрирующие изменения плотности времени, могут указывать на истинное, а не просто видимое положение источников».
Он представлял ход времени, объясняют его ученики, в виде двух вращающихся волчков, один из которых находится в причине и вращается по часовой стрелке, а второй – в следствии и вращается в обратную сторону. Суть аналогии проста. Два волчка представляют собой две воронки. Одна сворачивает пространство в причине, другая разворачивает в следствии. Таким образом, ход времени по Козыреву – это непрерывный процесс свертки и развертки пространства. Экспериментально догадка подтвердилась, но только для самого экспериментатора. Официальная наука результаты не приняла.
Какой соблазн для любителей «очевидного невероятного»!
Еще при жизни профессора в печати стали сенсационно появляться «лучи Козырева», «зеркала Козырева». Эти термины приводили его в недоумение. «Козырев действительно использовал зеркала в своих экспериментах, – объяснил в одном из интервью Михаил Воротков, в течение семи последних лет жизни профессора Козырева бывший его бессменным лаборантом. – И они действительно являлись частью его установок, но дело в том, что зеркала являются частью многих установок, в том числе и телескопов, по­этому вульгарное словосочетание «зеркала Козырева» предполагает непонимание сути его эксперимента».
«Официальная наука не поняла, что лженаука украла у нее имя Николая Александровича Козырева», – горько резюмирует в своих воспоминаниях о встречах с гением физик Павел Зныкин. Вот образчик активной деятельности шарлатанов: «…10 лет назад на Диксоне мы начали работы в зеркалах Козырева по трансляции мысленных образов в Новосибирск. Мы поместили исследователя в установку. Когда в момент подготовки к передаче мысленных образов мы внесли в зеркала Знамя Мира Рериха, испытатель был отброшен неким силовым полем. Было страшно. Мы не были к этому готовы, у нас не было даже приборов, чтобы все измерить. Единственное, мы зафиксировали по компасу, что север оказался в другой стороне».
Точно так же сегодня уфолюбы и воинствующие эзотерики приплетают к нелепым гипотезам и идиотским теориям имя другого великого физика – Николая Теслы.
Николай Александрович Козырев скончался 27 февраля 1983 года от рака желудка – следствие болезней, полученных в свое время в сталинских лагерях. Его похоронили на Пулковском кладбище астрономов неподалеку от обелиска, поставленного в память о тех, кто из ГУЛАГа так и не вернулся.
Павел Зныкин: «Мне вспоминается давний весенний день в Крыму, мы с Козыревым идем по душистой сосновой аллее парка КрАО, и он, рассуждая, как будто сам с собой тихо говорит:
– В космосе существуют две силы, направленные против хода энтропии – звезды и люди...»

Первоисточнник: http://magazine-patron.blogspot.com/2007/09/blog-post_8895.html

Hosted by uCoz